|
Загрохотали кровати, курсанты, одеваясь на ходу, бежали на построение. Старшина, нетерпеливо похлопывая по ноге журналом личного состава, ждал окончания построения.
- Рота! Равняйсь! Смирно! – начал он перекличку.
Вот дошла очередь до сто семьдесят второй учебной группы.
- Я! – выкрикнул Димка.
- Я! – выкрикнули и Семка, и Серега.
Старшина гаркнул фамилию Федьки. Тишина.
- Отсутствует, - отметил старшина и стал читать дальше.
Дверь кабинета командира роты была открыта. Дождавшись окончания переклички, он вышел и, не здороваясь, начал:
- Товарищи курсанты! Мы вас предупреждали о запрете на увольнение в город и запрете на употребление спиртного. Но, как я понял, старшина сто семьдесят второй учебной группы после отбоя самовольно покинул территорию училища и уехал в город, где употреблял спиртные напитки. И, если говорить по-русски, нажрался так, что не смог дойти обратно до расположения роты.
Рота! Равняйсь! Смирно! Слушай приказ начальника училища: за самовольный уход из училища, распитие спиртных напитков старшину Ханнанова Федора из училища отчислить. Повторяю для остальных, исключения не будет ни для какого. Старшина, выводи роту на физзарядку.
Старшина дал команду, и курсанты потянулись на выход. На улице Семке поочередно пожали руку Димка и Серега.
- Ну, что! Не зря мы в церковь заходили, все-таки есть Бог на свете, все видит, вот и Федьку разглядел, – улыбнулся Семка, и парни побежали.
Из подъезда вышел старшина и, увидев Семку, отозвал его в сторонку:
- Ты, это, извини меня за вчерашнее, больше такого бардака не будет.
- Угу, - понимающе хмыкнул Семка.
Настроение было просто супер! Даже зарядка пролетела за один миг.
- Вольно! Разойтись! Приготовиться к завтраку, - скомандовал старшина.
- Давайте покурим, - предложил Семка.
Димка вытащил пачку сигарет «Аэлита». Семка сел на другую скамейку, где расположился какой-то старшекурсник. Он курил сигарету, а рядом лежали конспект и учебник. «Ух, ты», - подумал Семка, прочитав название: «Самолетовождение». Старшекурсник выбросил окурок и лениво пошел в сторону учебного корпуса. Видимо, сдавать зачеты.
Постепенно все становилось на свои места. Стены училища стали родными. Выезд в колхоз прошел прекрасно. Семка любовался природой. Она была не такая, как на Севере: золотистые снопы льна, свекольные поля с бесчисленным количеством зайцев. Приятная, теплая погода без резких, порывистых ветров и проливных дождей. Первый раз в жизни Семка увидел, как растет пшеница. Вспомнил рассказ бабушки о том, как она в годы войны собирала колоски в поле, мяла их ладошках и ела зерна. Он как-то раз сделал так же, но это было невкусно.
Плохо было одно: не было здесь таких рек, как Обь и Северная Сосьва. Все чаще и чаще вспоминался дом. «На охоту, на рыбалку бы сейчас», - мечтал Семка.
В глубинке Латвии угнетало то, что все местные жители разговаривали на латышском языке. По-русски с курсантами говорить никто не хотел. Однажды, когда парни убирали с поля свеклу, пошел проливной дождь, машина была уже наполовину загружена, и свеклы оставалось немного.
- Давайте догрузим, - предложил Семка.
И они догрузили машину. Переждав дождь в каком-то амбаре, курсанты, обляпанные грязью, пошли в клуб, куда их поселили. Возле одного дома стояли несколько мужичков и громко разговаривали на латышском. Увидев курсантов, один, брезгливо поморщившись, выкрикнул:
- Смотрите, это идут советские офицеры.
Да, любви местных жителей не чувствовалось…
Месяц пролетел быстро, за это время парни успели познакомиться друг с другом.
Обратно они возвращались уже дружным коллективом. Подъезжая к училищу, Семка обрадовался ему, как родному дому.
Командиром учебной группы был назначен Колька, тот, что учил «зеленых» курсантов заправлять постели.
Начались занятия. Вот тут-то Семке предстояли новые испытания. Если в школе была простая математика, то здесь начали читать курс с элементами высшей математики. Пошли сложнейшие предметы: общая электроника, радио- и светотехнические средства обеспечения полетов и организации связи в гажданской авиации. А еще профилирующие дисциплины, завязанные на математике и расчетах, – воздушная навигация, авиационная метеорология, организация летной работы, управление воздушным движением, безопасность движения. Все это свалилось на Семку, и у него пошли двойки. Надо было что-то предпринимать.
Семка сидел в комнате и глядел в конспект, стараясь уловить суть написанного. Но в голову ничего не приходило.
В комнате для самоподготовки остался только он и Шурка Смирнов из Сочи. Шурка был из числа школьных золотых медалистов, да и здесь у него были одни пятерки. Сейчас он основательно готовился к экзамену по математике. Семка робко попросил:
- Шур, не поможешь мне разобрать пример? Вообще что-то не могу врубиться.
Тот внимательно посмотрел на Семку и ответил:
- Не… Некогда. Сам учу.
На душе у Семки стало еще хуже. Он с завистью поглядывал на Шурку. Встретившись с ним взглядом, Шурка сказал:
- А хочешь, ты мне свою стипендию будешь отдавать, а я с тобой позанимаюсь.
- Идет, - с радостью согласился Семка.
Шурка оказался и способным учителем, и терпеливым. Он виртуозно менял тактику, чередуя нагрузки от сложного к простому, и наоборот. Он сумел разбудить Семкины способности и заставил думать и анализировать.
К концу первого семестра Семка забыл, что такое двойки, хотя учиться было по-прежнему трудно. Дело шло к первой зимней сессии. Те, кто сдаст все без двоек, поедут в отпуск домой, а те, кто не сдаст, останутся в училище.
Отсутствие стипендии, конечно, ощущалась: не сходишь в буфет и не купишь творожный сырок, не выпьешь из автомата чашку ароматного кофе. Зато на уроках Семка уже понимал суть предметов и становился активным участником лекций. Преподаватели уже не были такими деспотами, какими казались поначалу, и время от времени Семка во время лекций задавал им вопросы. Вот и последний экзамен.
Семка получил от родителей деньги: тридцать три рубля на билет и еще двадцать пять - на подарки. Одной сестре - коробку конфет, другой - карандаши в четыре ряда. Ну, и друзьям жвачку «Дональдс» да сигареты «Сент-Морис» с ментолом. Знакомый курсант старшекурсник, спекулирующий джинсами, дал в долг ему джинсы «Ли».
Семка смотрел на родной поселок через иллюминатор самолета, заходящего на посадку.
В шапке с кокардой, в черной шинели, с чемоданом в руке, зашагал он к дому. В ожидании подарков повисли на шее сестренки. Из кладовки, поставив в угол мерзлую лосиную лопатку высотой в Семкин рост, вышел отец.
- Ну здорово, коль не шутишь, - подал он сыну руку. - Как учишься? Не так, как в том анекдоте?
- В каком? – переспросил Семка.
- Да вот так же, как ты, приезжает сын домой в деревню к родителям из московского международного института. Самого-то давно выгнали оттуда, а родителям не говорит. Отец умный был, спрашивает: «А скажи-ка мне, сынок, как по-английски будет «лопата»? Тот, не задумываясь, отвечает: «Лопэйтус». Отец: «А туалет?» «Туалейтус». Тут отцу все стало ясно, он и говорит: «Ну что, сынок, как я вижу, хватит тебе учиться, а сейчас бери в руки лопэйтус и иди чистить туалейтус, - и отец громко рассмеялся. – Пойду позову соседа, да обмоем твой приезд.
- Ага, - кивнул у Семка и, посмотрев на младшую, сказал:
- А я тебе конфет классных из Риги привёз!
- Покажи! - взвизгнула от радости она, от нетерпения подпрыгивая на месте.
Семка неторопливо открыл чемодан и вытащил оттуда коробку конфет, обтянутую целлофаном. Конфеты назывались «Зимняя сказка».
- Держи!
Она тут же осторожно сняла прозрачную плёнку, аккуратно открыла коробку и увидела в коричневых пластмассовых крохотках овальные и квадратные шоколадные конфеты. Приняв коричневую пластмассу тоже за шоколад, она заворожено выдохнула:
- Ух, ты… Всё в шоколаде…
Потом все смеялись над ней. Конфеты, конечно же, тут же были сьедены, а коробка была торжественно выставлена на самое видное место, в серванте.
- Ну а тебе вот! - Семка подал средней сестре внушительную коробку цветных карандашей
- Ой, спасибо, - сказала она, очарованная не меньше младшей.
- А ты дашь их мне порисовать? - запищала сестренка, завидуя подарку старшей сестре.
Старшая же неспеша открывала коробку, а когда открыла, закричала на весь дом:
- Смотрите, карандаши-то четырехэтажные!
Одним словом, радости девчонок не было предела.
Пришли с улицы отец с другом.
- Ну а тебе, пап, вот, - и Семка протянул отцу керамическую бутылку рижского бальзама.
- Вот это да! А как его пьют? – спросил отцовский друг.
- Как, как, – засмеялся отец, - ртом.
- Его нужно в водку добавлять один к десяти, - пояснил Семка. - А как нынче куропатки?
- Ой, сын, и не говори, куропатки нынче много, снег-то большой. Тальник мелкий завалило, так они на таловых кустах гирляндами сидят.
- Я завтра на охоту, - радостно сказал Семка.
Что-что, а по охоте он соскучился. Нет ничего азартнее, чем с ружьишком в руках, на лыжах красться вдоль тальников и выглядывать на белом снегу белых куропаток. В январе откуда-то с севера прилетает розовая куропатка, гораздо крупнее местных. Когда на солнце берешь ее в руки, она отливает розовым светом.
Неделя каникул пролетела как один день. А какой фурор произвел Семка в курсантском суконном кителе, в погонах с буквой «К» на встрече выпускников! Когда вышли покурить, Семка, хоть и не курящий, достал из кармана темную пачку «Сент-Мориса» с ментолом и угостил всех по одной. Протянули руки все, даже некурящие.
- Вот это ништяк! – сказал бывший комсорг класса Колька Невиницын, затянувшись заморской сигареткой. Экзамены в летное училище Колька провалил и ждал призыва в армию. А пока работал столяром в местном промкомбинате.
- Вот еще жвачки попробуйте, - предложил Семка.
Взяв по одной, никто не стал ее жевать, положили в карманы. Ведь жвачка это было что-то! Ее жуют только американцы вместе с президентом Джимми Картером…
Тут вдруг Семку понесло:
- А у меня настоящие джинсы, американские, - и повернулся по кругу.
- Ух, ты! И правда, - вздохнул кто-то и прочитал, - «Ли».
Семка улыбнулся и сказал поговорку:
«Нам собаки не страшны, наши жопы в джинсах «Ли».
- А где ты все это купил? – спросил кто-то.
Гордо выпятив грудь, Семка приврал:
- В Риге есть морской порт. Американцы, немцы, голландцы стоят на рейде. Вот когда их отпускают на берег, мы у них и покупаем.
Зависти одноклассников не было предела: «Вот жизнь так жизнь. Не то что у нас тут. Рыба да мясо». Блеснувший западной «фирмой», Семка был в зените славы.
Вот и снова в Ригу. Вспоминая этот школьный вечер, Семке было немного стыдно за свой выпендреж и хвастовство. «Ладно, - успокаивал он себя, - зато жвачки попробовали и сигарет».
Самолет в Риге приземлился ночью.
Семка тихонько зашел в свой кубрик, разделся и уснул как убитый. А утром начались курсантские будни. На общем построении начальник училища объявил о приезде министра Гражданской авиации Бориса Павловича Бугаева. Была объявлена подготовка к встрече, разработан план мероприятий. По четыре часа в день курсанты занимались строевой. А еще драили учебные классы, чистили снег, который потом вывозился куда-то за Ригу. Командиры рот и преподаватели были взволнованы. Ну, что! Министр Гражданской авиации – особа серьезная.
«Вот бы перевестись отсюда в летное, - мечтал Семка, - да только не дадут, наверное». И тут неожиданно ему в голову пришла мысль. Недавно из Москвы в училище приезжал генерал. Было общее построение, потом он обходил роты, задавал курсантом вопросы. «А что, если я напишу на его имя рапорт о переводе меня в летное училище и на общем построении наберусь смелости и вручу ему лично». От такой идеи его на морозе даже в пот бросило. Закончив утреннюю уборку и дождавшись начала занятий, на лекции по политэкономии Семка достал чистый листок бумаги и стал писать рапорт: «Министру Гражданской авиации Борису Павловичу Бугаеву от курсанта сто семьдесят второй учебной группы Рижского летного училища. Прошу вас перевести меня в любое летное училище по специальности «пилот», так как мечтаю стать летчиком, но не смог пройти по конкурсу. Число и подпись». Затем он аккуратно сложил письмо и убрал в нагрудный карман кителя. С этого момента он жил в ожидании чуда.
Вот и настал день встречи министра. Торжественное построение, духовой оркестр, приветствие министру начальника училища.
Начался строевой смотр. Министр был в хорошем расположении. Он шел в метре от шеренг, задавал вопросы курсантам, те бойко отвечали. Так постепенно министр приближался к Семкиной роте.
Во рту у Семки пересохло, в ушах звенело. «Надо взять себя в руки, а то будет поздно». Министр тем временем подходил все ближе и ближе. Семка проглотил слюну и, прикрыв на миг от страха глаза, звонко выкрикнул:
- Товарищ начальник училища! Разрешите обратиться к министру гражданской авиации! Курсант, - и Семка четко назвал свою фамилию.
Министр остановился, с любопытством посмотрел на него и, улыбаясь, кивнул.
- Молодец он у тебя.
Видя одобрение министра, начальник училища, нахмурившись, сказал:
- Курсант… выйти из строя. Обращайтесь.
- Есть, - с радостью ответил ему Семка. - Товарищ министр гражданской авиации, прошу вашего разрешения перевести меня в летное училище. Не прошел по конкурсу. Мечтаю быть летчиком.
- Сам откуда, товарищ курсант? - с любопытством спросил министр.
- Север Тюменской области, - отчеканил Семка.
- Летал у вас там, летал. Кстати, там же сейчас идет освоение нефтяных и газовых месторождений. И летчики там нужны, особенно свои, северные, - и он, как на сына, посмотрел на Семку.
- А на чем летать мечтаешь? – спросил он.
- На вертолете, - ответил Семка.
- Ну что, курсант, повезло тебе. Пиши рапорт о переводе в летное училище.
- Вот, - и Семка достал из нагрудного кармана заранее написанный рапорт.
- А ты молодец, - улыбнулся министр и в правом верхнем углу поставил свою визу: «Перевести в Кременчугское летное училище». Подав рапорт начальнику училища, министр добавил:
- Пишите приказ о переводе.
- Есть! – ответил тот
- Об исполнении доложить, - сурово добавил министр. – Вы удовлетворены, товарищ курсант?
- Так точно! – уже улыбаясь, ответил Семка.
- Ну, тогда встать в строй!
- Есть!
Курсанты ошалело глядели на происходящее. Но не верилось и самому Семке.
- А Кременчуг, это где? – спросил он у Сереги.
- Украина, - ответил тот. - Виноградом и арбузами объедаться будешь.
«Вот и все! Теперь я буду летчиком!» - с гордостью подумал Семка.
|